При5
• Я
В субботу у меня было четыре урока. Родителей дома не было. Я сам собрался во время, надел рубашку, взял с собой спортивную форму, и пошел в школу.
Довольно самостоятельное, и благоразумное решение для двенадцатилетнего подростка. Особенно учитывая мой темперамент. Обычно, в таких ситуациях оставшись один, в субботу, я прогуливал школу. И занимался своими «более важными» делами. Как то лазанье по крышам домов, по соснам, выше крыш этих пятиэтажных домов… Изучение растительности окрестных, любимых, озер.… Да мало ли, интересного вокруг…
Но особые ожидания были связаны с сегодняшним днём. Учительница географии предупредила, что ей нужно уехать на выходные. Но урок будет. Она договорилась с физруком и у нас будет две физкультуры подряд. Один урок по расписанию, и второй в место географии. По такому случаю, мы в свою очередь, договорились с физруком, и он нас пустит на большое поле играть в футбол.
Уже стало достаточно тепло, чтоб проводить физкультуру на улице. Спортивный зал нам порядком надоел за зиму. Да и за один урок в футбол толком не набегаешься, а тут сразу два урока, и первый раз на улице – здорово, наконец то, свежим воздухом надышимся.
Футбол на улице – это первые признаки лета.
Все пришли вовремя, мы так договорились, не опаздывать. И сразу пошли в спортзал, (по расписанию первый урок география).
Но физрук нас не пустил в раздевалку.
Учительница географии должна была уехать пятичасовой электричкой. Она не уехала, а пришла в школу, на работу. Электрички не было. И никакого другого транспорта выезжающего, не было.
– Город закрыли.
На первом, неожиданном для нас уроке географии все мои одноклассники были скучны и недовольны. Учительница понимая, что никто этого не ожидал, не спрашивала у нас ничего, не ставила оценок. А провела урок, как положено, рассказывала всё время что-то интересное. С начала, как бы извиняясь, объяснила, что пришла на вокзал в пять утра к электричке, но поезд не пустили. Без объяснений, как всегда у нас бывает. И вообще выезд закрыт. Почему она и пришла на работу, а не стала дожидаться следующего по расписанию транспорта. Расписание есть, только поезда по нему не ходят, никакие. И междугородний телефонный узел, тоже закрыт.
Единственное что нас радовало – хотя бы следующий урок на улице проведем.
Физрук нас из спортзала не выпустил. Занятия на улице проводить ему запретил директор.
Что мы делали в спортзале, я не помню. Настолько мне это тогда было не интересно. В футбол не играли.
Третий и четвертый урок были одинаковы. Уже ближе к обеду, яркое солнце так радостно напоминало о приближающемся лете. Стало жарко и душно. Очень хотелось свежего воздуха. Но окна, все, были закрыты. Еще вчера, мы спокойно открывали одно, два окна в классе, по желанию. – Становилось тепло на улице. Сейчас, когда, казалось бы, все окна надо открыть, учительницы их наоборот плотно позакрывали. Они вообще не замечали духоты. Их мысли были далеко отсюда. И все они заметно были взволнованы.
Учителя, а это практически все женщины, о проведении урока как положено, не могли и думать. Все уже знали, ночью на станции произошла авария. Их она почему-то беспокоила. Нас не особо.
Все привыкли к авариям. Месяц назад тоже была авария небольшая. А полгода назад, большая авария. И всех наших отцов авралом забирали на станцию. На много времени, всегда не известно на сколько.
Учительницы – жены работников станции. Ночью их мужей вызвали. И это было первый раз, так чтоб ночью – в три, четыре часа. Одна учительница попросила поднять руки нам, ученикам, у кого ночью родителей вызвали на станцию. Подняли руку почти все. Тогда мы поняли, что такого еще не было. Что-то серьезное происходит. И никто уже не возмущался, не требовал открыть окна.
Делегации учителей и медсестёр ходили по классам и раздавали таблетки.
Как я позже узнал с йодом, для защиты щитовидки. Мы знали, что сейчас ходят и раздают какие-то таблетки в четвертой школе. Моя школа пятая, самая новая. «Нам наверно не хватит», сожалели учителя. Но на последнем, четвертом уроке дошли и до класса, где я сидел. Внимательно проследили, чтоб все проглотили таблетки, и пошли дальше. Интересно, от куда взялся, такой большой запас йода в городе?
На последних двух урока, ни о каких математиках и русском языке речи не могло идти. Нам рассказывали, чтоб сразу после школы мы шли домой. И продолжали вещать надоевшую информацию из гражданской обороны.
Я домой шел не спеша. Никто в школе не проронил этого магического слова – радиация. Все учителя в школе неоднократно повторяли – нужно беречься пыли, любой. Почему, не объясняли. О том, что пыль радиоактивна, и прилетела со станции, все боялись подумать. И боялись говорить вслух это слово – радиация. Дозиметра, понятное дело, ни у кого не было.
Занятия по «Гражданской обороне» у нас проводились очень часто, и им уделялось большое внимание. Сопоставив всё, что мне известно о ядерных бомбах, Хиросиме, станциях, гражданской обороне… Я предположил, что вокруг меня сейчас радиация. Самое непонятное из того что мне говорили – это как же человек ее не чувствует? Она, радиация вредна, даже убивает, а человек её не чувствует ?
Вот я шел домой, и пытался что-то почувствовать. Спрятаться от неё все равно не возможно. Я это знал точно, из уроков по гражданской обороне, так зачем спешить? Но всё равно – такой переполох…
Я ничего не чувствовал. Ничего нового, мне неизвестного, кроме жары. Палило первое, сильное солнце. В кармане у меня была линза. И дойдя до подъезда, я не захотел идти домой в такой замечательный день, так быстро. Надоело сидеть в душной школе, когда ещё с утра готовился к футболу на улице. Сел на детской качалке и стал выжигать линзой на дощечке какие-то узоры. Солнце было сильное. Небо безоблачное. Я без очков, довольно быстро нахватался «зайчиков», и пошел домой.
Родителей дома не было. И это меня уже не радовало.
• Мама
Неожиданно приехала мама. Вчера в пятницу, мама уехала в Чернигов к родственникам. Вообще в Чернигов мы ездили очень часто. Несколько раз в месяц. И так делали все в городе. У кого не далеко родня жила. Почему и не удивителен был планируемый отъезд учительницы географии. У нас родня по близости в Чернигове. Я там родился. Там мои бабушки, тети, двоюродные, троюродные братья, друзья…
Мама уезжала на все выходные, как обычно. Должна была вернуться в воскресенье на последней электричке.
Но в субботу, неожиданно и для самой себя, она сорвалась и приехала назад. После обеда. Мама что-то почувствовала, и не смогла быть далеко от нас. Без объяснений никому и никак, взяла и приехала.
– Город открыли.
Я подумал, что учительница географии наконец то может уехать. Но пункт связи – междугородний телефонный узел ещё закрыт. Мама проходила мимо него и обратила внимание. Позвонить в Чернигов не возможно.
• Отец
К шести вечера, вернулся с рыбалки отец. Уверенный, и как всегда всё знающий, но ничего не говорящий.
Обычно он приезжает с рыбалки на своем велосипеде по темну. А тут вернулся рано. Не слова не говоря, занес велосипед на балкон. Закрыл балкон. Скомандовал закрыть все окна. Одежду спрятал. Долго мылся в ванной. – Все это было не обычно.
Первым делом он спросил, что говорили в новостях по радио и телевизору?
– Ничего. Или мы пропустили.
Пошли спрашивать у соседей. Это не сложно оказалось. В каждой второй двери нашего дома живут знакомые сотрудники родителей, или мои одноклассники.
– Никакой информации. Оказалось, что уже давно люди дежурят у радио, телевизора и слушают, сменяя друг друга, не пропуская не одного слова, ждут разъяснения ситуации. Пол города на станцию забрали ночью.
–Никакой новой информации. Только традиционный бред о выплавленной стали… И перевыполнение планов к первому Мая…
Рабочая смена моего отца по расписанию, приходилась как раз на субботу, начинаясь с вечера пятницы. Это была третья смена, для него и всей бригады которой он заведовал – в семьдесят человек. Он работал мастером ЦЦР(Цех Централизованного Ремонта).
В Киеве, в субботу, был какой-то футбол. И рабочие бригады моего отца попросили взять себе отгул. Поехать посмотреть на футбол. Никаких авралов не было и не намечалось. Станция организовывала автобус.
Режим работы такой был всегда, что если есть необходимость – все работают. Не взирая ни на какие смены. А потом переработка у каждого, выходных не хватает. Пока спокойно – нужно отдыхать.
Отец дал всем своим рабочим отгул. И себе взял. На футбол не поехал. Поехал на рыбалку. Рыбалкой он занимается всё свободное время.
Отец взрыв слышал. Готовил снасти ночью, и услышал гром. Выглянул в окно, увидел звёзды. – Значит, туч нет. Значит это не гром, и дождя нет. А гром – это не гром с молнией, а хлопок. Отец вспомнил, что четвертый блок собирались останавливать. Всегда при остановке блока хлопки громоподобные у нас слышны были. Это пар так выпускают. Блоков много, каждый останавливают раз в месяц, для проверки. Все к хлопкам привыкли. Я спал и ничего не слышал.
Отец на звезды посмотрел, на станцию не посмотрел. Она как раз к нам четвертым блоком развернута. Для себя он задачу выяснил – дождя нет, можно ехать на рыбалку.
И с утра он поехал не на водохранилище станции, как планировал, а в противоположную сторону. Это была вторая удача. Первая – то что он дал отгул всем своим работникам. И себе взял. Место, где он планировал рыбачить, было практически под четвёртым блоком.
У нас не было телефона дома. Мы недавно переселились с третьего в пятый микрорайон. Это самый дальний микрорайон от станции.
Моего отца не вызвали, не могли вызвать.
Новости смотрели внимательно весь вечер. Телетрансляция прекратилась, пошли спать.
• Воскресенье
Я вскочил от жуткого грохота. Казалось, меня выкинуло с постели вибрацией. Дрожал пол. Сильнее всего, ходуном ходило стекло большого окна. Непонятно, как оно не вылетело, выдержало. Уши от звука закладывало.
Было очень рано. Часы у меня в комнате не ходили. Я в них недавно футбольным мячом попал. Но по низкому солнцу, а главное по ощущениям, я понимал, что очень рано. Я в школу просыпаюсь позже.
Я никогда не просыпаюсь мгновенно. А тут – сразу вскочил. Ничего не понимаю. Кинулся к окну – источнику шума, смотреть, что происходит. Стекло бьется больно, вибрирует. Ничего не понятно. Страхи, навеянные занятиями гражданской обороной стали воплощаться в реальность.
И тут не спеша, сверху, буквально в метре надо мной, выплывает дно корпуса военного вертолета МИ8. Я жил на шестнадцатом этаже. Последнем этаже нашего шестнадцатиэтажного дома. Наверно ему мой дом препятствие на пути представлял, и он его перелетел нехотя. Так низко, всего лишь в метре от крыши. А может он радиацию на крыше мерил – ни знаю.
Действия вертолета были не логичны. Дальше он полетел вперёд от моего окна, и начал опускаться. Приблизился к большому футбольному полю, опустился к самой земле. Но не сел, а «завис», на минут десять-пятнадцать. Мощные винты поднимали облака пыли с натоптанного, сухого футбольного поля. Облако пыли поднималось всё выше, оно было реально заметно и всё увеличивалось, приближаясь к моему дому. Той самой пыли, от которой нас предостерегали в школе.
Наконец, что-то «сработало» в вертолете, и он начал подниматься, полетел к следующей, доступной для него точке. Предыдущая точка была крыша надо мной. Мест без проводов достаточно мало между домов. Судя по всему, он мерил радиацию. Но люди в вертолете не вышли из него на футбольном поле. Остались за броней вертолета. Им известен фон. – И они не хотят выходить из вертолета?... На футбольном поле, что они там мерили не понятно, всю пыль в воздух подняли. И зеленый, камуфляжный вертолет, в городе, так просто летает среди домов?... Я на его винт с верху мог смотреть…
Потом вертолеты начали летать часто, и где угодно. Но так низко как первый, не опускались. Мы к ним начали привыкать.
Солнце светило как прежде очень ярко. По улицам ездили машины поливалки, мыли асфальт очень часто. Асфальт практически не успевал высохнуть, как приезжала новая поливалка. Они беспрерывно колесили по городу.
Телевизор и радио работали постоянно. Информации никакой.
Со станции никто не возвращается. Никаких дозиметров ни у кого не было.
Приходят люди, к нам на подъезд поднимаются на шестнадцатый этаж. С общего балкона что-то рассматривают в бинокль.
Так мой дом расположен: От станции дальше всех, почти. Но с него ЧАЭС лучше всего видно – он один из самых высоких. С низу видно весь город, а за ним станцию, как на ладони. И я к этому виду привык уже давно. Другие заходят в гости – восхищаются, завидуют. А я горжусь. Но все больше привык на природу смотреть, речку, солнце. На станцию не особо внимания обращал – она редко меняется. А тут люди с биноклями куда-то смотрят – на станцию. Я присмотрелся – ужас. Совсем угла здания нет. Вчера вечером там что-то светилось. Но полнота разрушений стала заметна днем. Как раз самая информационная фотография развалившегося четвертого блока, это практически вид из моего окна. Только фотографировали ближе, с вертолета.
В воскресенье, в двенадцать дня первый раз объявили что-то о случившемся. По радио. Понятно, трансляция шла только в пределах города. Женский голос спокойно два раза объявил о необходимости «временно» организованно выехать из города. «В связи с возможным ухудшением ситуации». С собой необходимо взять документы, деньги и ценные вещи. Персонал для ликвидации аварии определен и работает в штатном режиме. В два часа к каждому подъезду подойдет автобус, и все будут вывезены. Куда – никто не знал.
Все как будто и ждали этого сообщения. Нужна была хоть какая-то определенность. Все начали собираться, хотя и так уже готовы были. Просто ходили и спрашивали друг у друга, кто как понял сообщение по радио? – Что с собой брать. Только самые ценные вещи. Вроде одежды и продуктов на три дня сказали брать можно (от этого позже родилась легенда, что вывозят только на три дня), и не больше. Однако сумок больших никаких не брать ни в коем случае. Вывозить будут в ближайшие сёла области.
Нам в область непонятно куда ехать не надо. У нас родственников в Чернигове сколько угодно. Но туда автобусы возить не будут. Зато туда ходит электричка. По расписанию. Ведь город уже открыли, если на автобусах вывозить людей собрались.
По расписанию ближайшая электричка в Чернигов уходит в пять вечера. А эвакуация, сбор возле подъездов, объявлен на два дня.
Из документов – всё что у меня было на тот момент, спортивное удостоверение общества «Авангард». Я положил его в металлический портсигар – подарок деда. Туда же положил непосредственно ключи от моего дома из которого выезжал. – Более ценных вещей у меня не было.
Отец вообще был без сумки. Мама с женской сумочкой, забитой под завязку, как обычно. И в два часа мы вышли на улицу. Только не остались у подъезда ждать автобусов, а пошли на вокзал.
• Эвакуация
Первое что бросилось в глаза – милиция.
Я с окна, до выхода, наблюдал за всем, что происходило на улице. Это было моей обязанностью. Главное задание – увидеть, когда автобусы ехать будут.
На улице ничего не происходило. Не было никаких автобусов. Но и милиции не было.
Только мы вышли – они появились. И я никогда ни до, ни после не видел такого количества милицейских офицеров в старших званиях. Только майоры, подполковники и полковники. Они между собой не разговаривали, и почти не ходили. Каждый стоял напротив вверенного ему дома, так чтоб было ему видно все подъезды.
И их лица… Очень жесткие лица. Не наши. Мы знали всех своих милиционеров, как в прочем всех других людей в городе в лицо. Наш город небольшой. Эти милицейские офицеры явно появились тут впервые, и это было видно. Но это не мешало им с абсолютной точностью ориентироваться. Они знали город. И это как-то пугало.
Оружия на них не было. Но у каждого через плечо висела противогазная сумка. Так хорошо мне известная из занятий гражданской обороны.
Мы шли втроем – отец, мама и я. Проходить никто не мешал, но спрашивали, куда мы идем.
Некоторые семьи уже вышли к подъездам, и ждали автобусов. Но очень мало пока еще, семей. Я автобусов так и не увидел.
До вокзала идти полчаса, не спеша. Город казался полупустым, если идти по наружной, лицевой стороне домов, где нет подъездов. Там мы и шли.
Но на вокзале оказался полный аншлаг. Это пришли все такие же как мы, с родственниками в Чернигове. Единственная ближайшая отбывающая электричка – в пять вечера на Чернигов. И как-то заметно, что все люди которых мы видим в поезд могут не влезть. Настолько их много.
Милиции на вокзале не было никакой.
Кто-то организовал делегацию к начальнику вокзала, с просьбой-требованием, пустить электричку в Чернигов прямо сейчас. А потом в пять вечера еще одну по расписанию.
Сбоку от перрона стоит два пустых поезда. Один наш, который поедет в пять вечера. Другой только что пригнали на наших глазах. Раньше никогда не было тут двух пустых поездов в это время. Понятно, что его – для эвакуации пригнали. А в два поезда мы точно влезем.
Начальник вокзала…, ни знаю, о чем он думал. Больше всего все начальники боялись паники. Никакой паники не было. Почти все взрослые люди города работали на станции. И с организованностью и грамотностью у них было все в порядке.
Начальник вокзала не разрешил ехать поезду прямо сейчас. А только по расписанию, в пять вечера.
Мы, и все остальные люди пришедшие на вокзал по объявлении эвакуации с двух часов простояли под открытым небом на перроне три часа дожидаясь подачи электрички, которая стояла рядом на нашем виду. Территориально вокзал расположен ближе всех к станции.
Люди вели себя спокойно. Некоторые выделялись. Помню одну барышню, в шикарном ярко зеленом платье, с мелко драпированной юбкой. На ней была огромная под стиль, зеленая шляпа с перьями. А в глазах – жуткая обреченность. Видно было, что это самое дорогое её платье, и она его никогда не надевала, все ждала случая. И вот одела. Дождалась. Она была одна.
Вообще мужиков было мало. Очень много мам с детьми. Мне и маме с отцом повезло, в том смысле что он был в тот момент с нами.
Еще помню я удивился увидев одно семейство в марлевых повязках. Помню кто-то нес клетку с птицами. Большую клетку, и там было много разных разноцветных птиц.
В пять с чем-то, по расписанию подали поезд. И мы начали заходить. Мужики остались сзади, и мой отец тоже. Перспектива попасть в поезд стала более очевидна. Я с мамой зашел в вагон. Так плотно мы еще никогда не забивались. В нутрии вагона все спрессовывались. Если раньше я на правах еще ребенка мог претендовать на сидячее место, то сейчас не могло быть об этом и речи.
Как это ни странно, смогли войти все желающие. Это была не последняя электричка. Позже была следующая, по расписанию в восемь, примерно. Вошел и мой отец, но я его не видел, он был в тамбуре.
Мы поехали. Сразу закрыли все окна. Стало нечем дышать. Сейчас будем проезжать мимо станции и все это знали. Поезд шел медленно, и можно было
рассмотреть довольно страшные вещи. Валяющиеся в разброс бетонные столбы, какие-то плиты. – Последствия взрыва. А раньше тут был видимый порядок.
Станцию проехали, женщине в другом конце вагона стало плохо, она начала паниковать. Воздуха не хватало. Решили открыть окна, противоположные от стороны где только что видели развалины. Женщину посадили и успокоили. Небольшое количество мужиков было в вагоне, и они могли контролировать ситуацию.
Спокойно, по расписанию прибыли в Чернигов. Вышли из электрички, и пошли ночевать к родственникам. На вокзале никто нас не останавливал, и не проверял.
Позже, через несколько дней, на вокзале в Чернигове был организован пункт радиометрического контроля. И всех приезжих со стороны аварии через него пропускали. Мама меня сводила туда, и нас померили. Свечения сверх допустимых норм не было. Отец уже тогда был на станции.
02.05.2011.
Андрей Мазко
